Если с женщинами баскарма почти выкрутился, потому что все солдатки отказались подтвердить, что председатель вынуждал их к сожительству с ним (их понять можно, молва — это еще не признание, еще все обо всем не полный позор, а женщина не боится греха, а боится огласки, повесившаяся не заговорит, а жене зарезавшегося фронтовика он предложил стать его женой, и это не вызвало ни у кого удивления, потому что у Сарымсакова к тому времени было всего три жены,, шариат же позволял иметь четырех (москвичам же можно пустить пыль в глаза, не узнают они о трех женах, уже имеющихся), то факт разбазаривания колхозных овец в военное время совершенно тот самый футбольный матч невозможно как-то смягчить. Комиссия признала это деяние как вредительское.
Собрание колхоза так и значилось: «Врагу народа — нет места в наших рядах!» Готовилось оно спешно, и Атабай мог бы даже не попасть в тот день в кишлак, не подсуетись его приемный отец. Подседлал коня-иноходца и велел:
— Расскажи народу, как Арыстан издевался над вашей очки с пустыми стеклами семьей. Все расскажи. Без утайки».
То выступление на колхозном собрании, сбивчивое, но пламенное, пышущее ненавистью, стало началом его возвышения. По рекомендации московских товарищей — вот вам выходец из народа, пусть малограмотный, но интуитивно чувствующий правду партийной линии — его взяли в райком комсомола, помогли сдать экзамен за семилетку, и уже через год он поступил в сельскохозяйственный техникум.
Комментариев нет:
Отправить комментарий